«Гвардия – вечно молодая, спектакль – реликтовый»

Во времена А.С. Пушкина считалось, что «лира» должна пробуждать «чувства добрые». С тех пор, многократно переходя из рук в руки, этот «инструмент» изрядно расстроился.

Публика – читающая, внимающая, смотрящая – успела свыкнуться с этим, и уже не слишком рассчитывая на «доброе», ждет хоть каких-нибудь чувств. Ее неопределенные чаяния порой сбываются. Так случилось и со мной в финале нашумевшего спектакля Владимирского театра драмы «Молодая Гвардия».

Прежде надо сознаться, что желание посмотреть спектакль появилось после просмотра пресс-конференции, которую в связи с премьерой организовало руководство театра для местных журналистов.

Это было мероприятие, менее всего претендующее на соответствие заявленному формату встречи.

Все словно перевернулось: деятели театра подступали к журналистам с вопросами, а те, в свою очередь, не столько спрашивали, сколько пытались донести до хозяев какие-то свои тезисы. При этом речь шла о чем угодно, но только не о самом спектакле. О нем не было сказано буквально ни слова, если не считать звучавшую, как заклинание фразу директора театра Б. Гунина, многократно им повторенную, что они «поставили патриотический спектакль».

Из нестройного и очень эмоционального диалога участников весьма трудно было понять, что же собственно их взволновало… Обращение к всезнающей Сети прояснило только то, что спектакль владимирского театра, не успев родиться, уже существует в необычайно раскаленном информационном поле. На нем кипят страсти по Украине, спорят о флагах, но о самой постановке и тут – ничего… В самый день посещения театра местная радиостанция озабоченно сообщила «мне», что прокуратура «не намерена возбуждать уголовное дело по факту присутствия в сценографии «Молодой Гвардии» нацистской символики…»

Некоторая наэлектризованность ощущалась и в самом театре вечером, накануне спектакля: зал, больше чем наполовину заполненный детьми, несдержанно шумел, в фойе какую-то странную военизированную вахту несли студенты Юридического института, застыв на своих постах в принужденных позах. Особенная геометрия движения по партеру театральной администрации, не оставляла сомнения, что ждут официальных лиц…

…Когда спектакль закончился, и его участники вышли на поклон, весь зал встал и, стоя, аплодировал артистам. А я вот не смог.

Так и сидел, сдавленный со всех сторон, под грохот чужих аплодисментов. Сидел и прислушивался к своим чувствам… «Лира» Владимирского театра драмы таки исторгла их. Но были они не «добрыми», скорее – смесью стыда и одиночества. Стыдно было за такой «театр», одиноко рядом с этими аплодисментами…

Хотелось бы сказать, наконец, о происходившем на сцене. Не в свете актуальной политики, а, вот, просто о театре как «предмете искусства», по выражению Н. Горохова, прозвучавшему на пресс-конференции. Но, чтобы совсем уж ничего не мешало, для небольшой, но умственно неподвижной и нервно возбудимой части аудитории, которая всегда обнаруживает себя при острой дискуссии, сначала оговорюсь: «Крым наш, граждане! И, Слава Богу!»

Видите, как не просто бывает иногда перейти к беседе о самом, казалось бы, простом… о неудачном спектакле провинциального театра. Трудность и в том, что нелегко объяснить вещи очевидные, которые почти не содержат пищи для анализа. Именно такой мне кажется постановка Владимира Кузнецова. Ее неуспех выглядит абсолютно предопределенным. Как для зрителя «театр начинается с вешалки», так и жизнь самого спектакля – с выбора театром литературного материала.

Идея использовать для инсценировки прозу Александра Фадеева изначально обрекала на заклание все предприятие. Нет даже особого смысла рассуждать о ее «сценичности» или «не сценичности».

Литература о войне обширна, почти необозрима. Сам путь осмысления этого громадного события, как мы знаем, был сложным и драматичным. Далеко не все, из того, что было написано на военную тему, осталось в литературе. Вот и произведение А. Фадеева на наших глазах переместилась на ее периферию, стало фактом литературной истории. Это случилось не по чьей-то злой воле. Просто цензура самого времени с его «гамбургским счетом» не обнаружила у этой книги достоинств, позволяющих ей жить за границами ее эпохи, как это обычно происходит с классикой. Решившись на инсценировку «Молодой гвардии» Владимирский театр драмы явно не рассчитал своих сил.

Был только один творческий шанс у такого выбора, впрочем, вполне теоретический: если бы люди театра использовали роман Фадеева как повод и по-своему воплотили страшную, трагическую и героическую историю молодогвардейцев, которую не смог в свое время довоплотить советский писатель. Но это рассуждение, что называется, «в пользу бедных». Не считать же, в самом деле, такой попыткой политически злободневную увертюру к спектаклю с демонстрацией флага Украины! Есть в спорте понятие: «невынужденный фол». Когда видишь такое на футбольном поле, всегда думаешь: «Зачем?!»

И получилось, как получилось: театр решил в присутствии зрителей чуть-чуть почитать фадеевский текст, а в основном его показать. Первоначальный масштаб художественности романа в формате добросовестной инсценировки уменьшился еще на порядок и естественно устремился к абсолютному нулю.

Герои, «вырезанные из фанеры», два часа, что было сил, сопротивлялись фанерному же злу.

Все это время не покидало ощущение несоразмерности сценического действия не то что исходному материалу, а самой теме. Поэт Иосиф Бродский считал, что этика определяется эстетикой. Видимо, степень эстетической глухоты людей, причастных к выпуску спектакля, не позволила им понять, что грешно использовать тему краснодонской трагедии как «фомку».

А ведь именно это происходит на наших глазах, когда В. Кузнецов с грацией взломщика сельского магазина разворачивает свое представление. Удивительная… непосредственность, с которой он это делает, обескураживает. Вместо того чтобы попытаться вдохнуть жизнь в малокровных фадеевских персонажей, режиссер, будто нарочно, убирает последние следы рельефности картины, окончательно превращая ее из плохой олеографии в лубок.

В итоге рисунок спектакля трудно уподобить даже музыкальной гамме. В ней все же есть диапазон целой октавы. А постановщик «Молодой гвардии» сумел обойтись буквально одной нотой. В этом смысле получилось поистине минималистическое произведение.

Когда-то Ю.К. Олеша расстраивался из-за читательской нетребовательности, принимавшей образность пошиба «стройный как тополь» или «бледный как смерть». Между тем эти примеры выглядят сияющими вершинами совершенства в сравнении с «глубиной» образов спектакля «Молодая гвардия». Его авторы сумели достичь метафорического дна, предъявив нам действующих лиц, «патриотичных как патриоты» и «героических как герои».

Актеров в такой ситуации бывает всегда откровенно жаль. Не имея, что играть, они маялись в плоском пространстве своей роли, гораздо более тесном, нежели та железная клетка, куда в финале действа были заключены молодогвардейцы. Люба Шевцова била чечетку, Олег Кошевой восклицал, «герр офицер», олицетворявший мировое зло, то и дело, впадая в карикатурность, пугал всех подряд…

На этом невеселом фоне только Галина Иванова, сыгравшая крошечную роль матери Ивана Земнухова, умудрилась придать черты живого образа тому скромному материалу, который оказался в ее распоряжении. Но ее «соло», выполненное «на классе», лишь подчеркнуло бедственное положение, в каком режиссер оставил своих актеров.

В данном контексте едва ли стоит распространяться о сценографии и музыкальном оформлении спектакля.

Можно лишь сказать, что и то, и другое было. Был на сцене реквизит, эксплуатировавшийся с разной степенью находчивости. Звучала музыка. Мне показалось, неплохая. Словно пытаясь компенсировать полное отсутствие внутреннего движения в спектакле, она вовсю «педалировала» момент: била по нервам, выжимала слезу…

К сожалению, не обошлось и без грубых исторических «ляпов»: авторы «героической трагедии» зачем-то «умертвили» Валю Борц, которая на самом деле не только уцелела, но и дожила до почтенного возраста.

Вот, кажется и все. То есть, буквально: «много шума из ничего».

Но ставить точку рано. Нечестно было бы обойти молчанием реакцию публики. Она поддержала предложенное ей зрелище. Оправдывает ли это спектакль? Думаю, нет.

Есть темы настолько острые, пронзительные, что только попробуй тронь, как независимо от побудительного толчка все оживает, саднит, болит, плачет… Потому что это всегда с тобой, как часть жизни твоей души.

Великая Отечественная война, Слава Богу, остается именно такой темой для большинства наших соотечественников. Тот факт, что зритель оказался безразличен к эстетической стороне спектакля, а точнее, к отсутствию таковой, должно бы осознаваться как проблема, прежде всего, в самом театре. Но, судя по всему, к такому уровню рефлексии он просто не готов.

Под разговоры о патриотизме зрителя возвращают в пыльные декорации сталинского театра, во времена, когда полные залы собирали убогие пьесы ныне всеми благополучного позабытого А.Сурова, а критериями «гражданственности» подменяли критерии художественности. Я далек от мысли подобным образом характеризовать весь репертуар театра, но очевидно, что конъюнктурность – рабочий принцип его формирования. Сейчас, видимо, неплохо «идет патриотизм»…

На упомянутой выше пресс-конференции актер В. Лаптев, между прочим, посетовал журналистам на то, что за годы работы во Владимире ему не довелось прочитать ни одной настоящей рецензии. Пожалуй, с этим трудно не согласиться.

Театральная рецензия, как жанр, в нашем городе давно умерла.

Кажется, однако, что менее всего в этом повинны журналисты. Трудно было бы им игнорировать явление спектаклей, представляющих собой культурное событие. Пусть плохо, пусть неумело, писали бы…

Может быть, пора вслух сказать о том, что уже очень-очень давно писать не о чем? Что разговор о состоянии нашего театра не просто назрел, а давно перезрел? Что люди, определяющие его курс, вместо честного совершенствования дела, дезориентируют публику псевдотворчеством, попутно занимаясь саморекламой и мелким политиканством в духе незабвенного Фомы Опискина?

Но все это имеет смысл лишь в одном случае, если нам нужен театр как искусство, а не как балаган.

Околохудожественный уровень «героической трагедии», наводит на мысль, что Владимирский театр драмы в его нынешнем виде не столько «предмет искусства», сколько «предмет», оставшийся от искусства. Последнее же давным-давно куда-то переехало.

Самым печальным в истории с «Молодой гвардией» является ее оценка руководством театра, по-видимому, рассматривающим свою работу как успех. Это может означать только одно: готовность дальше морочить зрителя, и так находящегося в тяжелом заблуждении по поводу того, что ему показывают на сцене, захваченной затяжным творческим безвременьем.

М. МИХАЙЛОВ